1. ЧАСТЬ I

2. ЧАСТЬ II

3. ЧАСТЬ III

4. ЧАСТЬ IV

IV

С арбою вместе грош цена тебе!
Да каждая невеста в наши дни
В машине ездит, а не на арбе!»
Тут вдалеке грузовики прошли,
Подобно горной цепи снеговой,
Машины хлопок на завод везли
В больших мешках, наваленных горой.
И долго каравану вслед
Хасан Глядел, как будто чем-то удивлен.
По смуглому лицу и по усам
Бежали слезы,— их не слышал он.
С Хасаном, строгим в выборе друзей,
Знаком был председатель одного
Колхоза вахшского.
С давнишних дней
Он был поверенным всех тайн его.
К нему пошел Хасан, чтобы путем
Потолковать, подумать обо всем.
«При начинанье дел держи совет, Чтоб завершилось доброе добром».
* * *
Просторный двор правленья, дом, амбар.
Навесы на столбах, мешки, тюки,
Шум, беготня...
Механик Искандар
Стучит в углу, чиня грузовики.
Измазанный от пяток до усов,
Приехал с поля Вася-тракторист.
Приемщики хлопочут у весов,
А хлопок на весах, как снег, пушист.
Хасан стоял у входа, оглушен.
Тут председатель увидал его.
«Входи, Хасан, не бойся!» — крикнул он.
Аробщик обнял друга своего.
«Здорово, друг мой!
Кстати твой приезд.
Такому гостю рады мы всегда!
Рассказывай же, из каких ты мест?
К нам?
Или дальше двинешься куда?»
«Не спрашивай!
Рассказывать пойду
— И за ночь до конца не доведу...
Зависит не от нас, а от судьбы
— Удаче быть или попасть в беду.
Мой друг, дела большие у тебя
И руки золотые у тебя.
Ты опытом прославлен и умом,
И учатся другие у тебя.
Шло дело у меня в былые дни,
А нынче мне ни в чем удачи нет.
Одни мученья, трудности одни...
Прошу тебя, как быть мне, дай совет!»
«Что ж... Сам ты виноват в беде своей!
Ручьи живут, сливаясь в руслах рек.
А одинокий средь песков ручей Пересыхает.
Так и человек.
В единстве наше счастье, дорогой!
Ты этого не понял до сих пор.
По старине, за старою арбой
Идешь ты времени наперекор!»
«Решил я сесть за руль! —сказал Хасан.
—К тебе в колхоз пойду,
раз мы друзья.
Дай мне машину — и увидишь сам,
Что и в шоферах буду первым я!»
Усмешку под усами затаив,
Ответил председатель:
«Ладно! Что ж, Иди учись.
Машину изучив,
Работу ты всегда у нас найдешь.
А если хочешь лошадь, то у нас
Коней локайских ходят табуны,
И бричка, и арба твоя сейчас
Еще хозяйству нашему нужны».
Встал, тюбетейку старую надел,
Ушел Хасан, ни слова не сказав.
На стойло пред конем своим присел,
Погладил шею, заглянул в глаза,
Вздохнул: «Эх, конь мой!
Золотистый мой!
Ты славно эти годы мне служил.
Полжизни проработал я с тобой
И, как душой, тобою дорожил.
Жару и стужу выносили мы,
И труд и отдых наш делили мы.
В опасностях, в лишениях, в нужде
Сердца к терпенью приучили мы.
На всех дорогах трудных колеи
Мы выбили за много лет езды.
В краю гиссарском крепкие твои
Копыта отпечатали следы...
Через пустыни проезжали мы,
Где веют раскаленные ветра.
Ущербный месяц провожали мы
В дороге по ущельям до утра...
Мы были знаменитыми тогда
— Так много грузов мы перевезли!..
Со знаменем раскрытым в те года,
Мой добрый конь, возил я на тебе.
Возил я на тебе кирпич и лес,
Чтобы отстраивался Дюшамбе,
Голодным людям сахар, чай и хлеб,
Мой добрый конь, возил я на тебе.
В те дни страна без нас не обошлась,
Весь груз республики ты подымал.
На годы нашей бедности пришлась
Твоя пора — твой молодой запал.
Ну, а богатство нынешних людей
Ввек нам с тобою не перевезти!
А я ведь...
Я хочу стране своей
Как можно больше пользы принести!
На пастбищах колхозных, старый друг,
Ты отдыхай пока, гуляй, резвись!
А дела очень много здесь вокруг,
— Так ты и здесь работой похвались.
С высоко поднятою головой
Войди в табун колхозный вожаком.
А чтобы древний род не вымер твой,
Стать можешь Рахша нового отцом!
Прощай!..
Друзьям я поручил тебя,
И сам пойду себе искать пути.
А если я не оценил тебя,
Обидел,— ты мне этот грех просты!»
Хасан вдоль Вахша бурного шагал,
Покинув утром дружественный кров.
Лицом он, словно уголь, черен стал
От солнца Вахша, от его ветров.
Он шел и времени не замечал
Дорогой пыльной, в отпечатках шин,
Рассеянно порой из-за плеча
Оглядываясь на гудки машин.
Порой коней колхозных табуны
Бесчисленные проходили вдаль.
Локайские красавцы скакуны
Будили в сердце путника печаль.
От жажды у него запекся рот,
Свернуть к реке с пути он не хотел.
Скорее к цели!
Да, скорей вперед!
Другого он желанья не имел.
Как марево, стоял в глазах его
Сталинабад — прекрасный город-сад.
Там над арыками густой листвой
Чинары дедовские шелестят.
Там льется улицей людской поток,
Пленяет душу красота дворцов,
Там дом заветный, дверца и порог,
И милый взгляд, и милое лицо.
Все это грезилось его уму,
Отвагой душу странника даря.
Объятья город раскрывал ему,
Вдали огнями празднично горя...
И вот однажды увидал народ,
Что вновь Хасан по городу идет,
Как тень качаясь.
На его лице Видна печаль мучительных забот.
Казалось, нет в нем смелости былой,
Когда он, гордо голову подняв,
Всю улицу загородив арбой,
В толпу надменно направлял коня.
Когда, высоко голову держа,
На край дороги оттеснив людей,
Он по базару важно проезжал,
Покрикивая с высоты своей.
Нет, сам теперь он убегал от всех,
Боясь знакомцев повстречать былых,
Боясь, быть может, жалость или смех
При встрече увидать в глазах у них.
Искал он старый караван-сарай
В ряду домов, стыдясь спросить людей;
Искал тот двор, где прежде у костра
Он сиживал в кругу своих друзей.
В растерянности он туда-сюда
Бродил, не зная, что уж много лет
От караван-сарая ни следа
Давным-давно на этом месте нет.
В машине, выезжавшей из ворот,
Какой-то парень крикнул озорно:
«Эй ты, блуждающий меж двух миров!
Пригаел-таки? Вот так-то бы давно!
Ну, что? Уперся, дядя, в стену лбом?
Однако ты упрямый человек,
— Хоть ты расстался со своим седлом,
А из стремян не вылезешь вовек!»
От этой глупой шутки день в глазах
От гнева у Хасана потемнел.
Но, ничего невеже не сказав,
Он прочь ушел, собою овладел.
Гася обиду, прогоняя зло,
Воспоминанье светлое пришло…
«Что честь и слава, если нет Садаф!
Жить без Садаф безмерно тяжело!..
Печаль в груди, а утешитель где?
Беда в пути, а друг-хранитель где?
Тоской по милой ранена душа,
А ласковый ее целитель где?»
По переулку, где жила Садаф,
Надеждой повстречать ее влеком,
Он брел и, дверь знакомую узнав,
Забыв про все, чуть не вошел к ней в дом
Стоял, заворожен дверным кольцом,
Но, так и не подняв к нему руки,
Ушел Хасан.
С каким войдешь лицом?
Как ей в глаза посмотришь по-мужски?»
Возможно, села в этот миг она
Письмо твое ответное читать
И мучится, досадою полна,
Что ни строки не может разобрать.
Быть может, пишет на письмо ответ,
Свободу дав всем гневным голосам
Своих обид?
Получишь или нет
Ответное письмо ее, Хасан?
Так он всю ночь по улицам блуждал,
Когда же до полусмерти устал,
Ища глазами, где бы отдохнуть,
Увидел старый глиняный дувал,
Оперся на него и, недвижим,
Закрыл глаза, раздумьями томим.
«Все трудности сперва преодолей,
Чтобы успех светил делам твоим!..
Пойду-ка под чинары и вернусь,
Чтоб в автошколе счастья попытать...
Мученья предстоят?
Ну что ж, и пусть!
Тебе ли перед ними отступать!»
* * *
В тени листвы прохладной жарким днем,
По курпачам подушки раскидав,
Подруги шумным, радостным кружком
Садились к угощению Садаф.
Их шутки были живостью ума,
Веселостью сердечной рождены,
Хоть большинство их, как Садаф сама,
Узнало жизнь и с темной стороны.
Одна, вздохнув, сказала:
«Хорошо!
Вот и учебу завершили мы,
И то, к чему тянулись всей душой,
С большим трудом осуществили мы.
А завтра, засучивши рукава,
Нам на работу, на места идти.
Уеду я...
И каждая из нас
Пойдет теперь по своему пути».
Другая:
«Да, придется уезжать!..
Но мы расстанемся, пообещав
Все о себе подругам сообщать,
Ведь всюду почта есть и телеграф.
Писать друг другу будем обо всем:
И кто каких подруг себе найдет,
Хорош ли, плох ли будет новый дом,
И как работа новая пойдет...
А если уж которая из нас
Всех раньше выйти замуж вдруг решит,
Пусть, не теряя времени, тотчас
Об этом нас подробно известит».
А третья засмеялась:
«О Садаф Мы можем не тревожиться.
Она, Аробщика в любезные избрав,
Останется всегда ему верна.
Какое счастье, девушки, вдвоем
Всю жизнь свою проездить на арбе
С возлюбленным, который весь свой дом,
Как черепаха, носит на себе!»
Садаф ответила:
«Не зубоскаль!
Что знаешь ты о нем и обо мне?
А вот тебя я знаю...
Но мне жаль
— Я думала, ты все-таки умней.
Не будь моей ты гостьей в день такой,
Который нам, как праздник, вспоминать,
Я так поговорила бы с тобой,
Что ты бы зареклась язык чесать.
А я Хасана знаю много лет.
Он добр, он сердцем чище хрусталя!
И я его не упрекаю, нет,
С ним боль разлуки всей душой деля.
Он бескорыстный, верный человек,
Обидный я ответ дала ему.
А он самолюбив...
Но и вовек Он не изменит слову своему.
Я на людей внимательно гляжу:
Мужчины все, кого ты ни возьмешь,
Какие-то другие, я скажу,
На них на всех аробщик не похож!
Да если бы он оказался здесь,
Ему бы я все сердце отдала,
Взяла б его, какой он ни на есть.
Его печаль бы я разогнала!»
* * *
Весна кончалась.
Бурно с гор текло Ручьев бушующее серебро,
А на землю дерзаний лето шло,
Неся народу славу и добро.
Посеянные зерна проросли,
Как будто весть о счастье принесли.
Поля вздыхали:
«Отблагодарим Тебя сторицей, труженик земли!»
Внизу по косогору шел комбайн,
А вверх посмотришь —чуть не в облаках
Клочки земли на крутизне горба
Пахали омачами на быках.
На свежем горном склоне, у реки,
Раскинулось селенье, все в садах.
Бьют водопады, плещут родники.
В тени листвы звенит, блестит вода.
Ночами, без луны и при луне,
Лучами электрических огней
Селенье горное озарено,
Сверкая, как созвездье, в вышине.
Минувшей осенью Садаф пришла
В селенье горное учить детей.
Но уж гордились жители села
Учительницей новою своей.
Садаф сначала было нелегко.
Но понемногу, к людям присмотрясь,
В их жизнь душою вникнув глубоко,
Она за дело радостно взялась.
А в первый день —
без близких, без подруг
-Боялась даже на урок идти...
Как это вдруг — из-за горы наук
Ей солнцем над селением взойти?
Когда с открытым, ласковым лицом
К родителям она входила в дом,
Приход ее был праздником, и все
Рассказчиками делались кругом.
Читала много, чтоб суметь всегда
Ответить на вопросы матерей.
Весь ум ее, весь жар ее труда
Был отдан воспитанию детей.
Вокруг той школы был большой пустырь.
Колючками заросший.
Но она С детьми кусты, деревья и цветы,
Там посадила, лишь пришла весна.
На лепестках блестела по утрам
Прохладная кристальная роса.
От политых цветов по вечерам
Вставала свежесть, аромат лился.
Проснувшись, в предрассветной тишине
Садаф любила приходить сюда.
У бывшей мастерицы сузане
Любовь к цветам осталась навсегда.
Задумывалась о своей судьбе
И вспоминала парня одного
И как с отцовской крыши в Дюшамбе
Однажды розу бросила в него...
Раз на рассвете в сторону села
Машина легковая чья-то шла
Так быстро, что сказал бы ты: летит
Из лука выпущенная стрела.
Сигналы услыхав издалека,
Сбежалось населенье кишлака.
Все говорят:
«Из центра едут к нам
По делу срочному наверняка!
По важным едет, видимо, делам Сам
Председатель Совнаркома к нам?
Или решил пораньше завернуть
Сегодня секретарь райкома к нам?»
Машина, к школе подкатив, дала
Так много продолжительных гудков,
Что всполошила жителей села,
От малышей грудных до стариков.
Сбежались люди.
Обступив кругом Машину,
увидали за рулем Красивого шофера-молодца,
С которым не был здесь никто знаком.
Молчат, в недоумении глядят.
Одна Садаф взволнована была,
Как речка, что под пляскою дождя,
Вся закипев, в волнение пришла.
И выбежала, радостно смеясь,
И вновь надежда, что в груди жила,
Раскрыла крылья, горячо зажглась
И радугою яркой расцвела.
* * *
Дорога лентой каменной бежит
Через Кокташ к горам в рассветной мгле.
По ней тяжелый грузовик спешит.
Рука Хасана на его руле.
Подруга дорогая рядом с ним.
Он весел.
Для его счастливых глаз
Мир не был никогда еще таким
Прекрасным, величавым, как сейчас.
Величье это видел он в себе,
И в блеске черных глаз Садаф своей,
И в песне сердца, и в своей судьбе,
И в ветерке сияющих степей.
Вдали вставали горы в синей мгле,
В просторах голубых родной страны,
На плодоносной, ласковой земле,
В сиянье солнца, в свежести весны.
Хасан теперь возил за перевал
Цемент и лес сибирский на Вахшстрой.
Он счастлив был, что путь свой совершал
На этот раз с подругой дорогой.
Казалось, город за его спиной,
Напутствуя, махал ему рукой.
Навстречу же, приветствуя его,
Поля, холмы бежали чередой.
Все выше в горы поднимался он
Сквозь облака, сквозь розоватый дым.
Душою к солнцу устремлялся он
С земли, подобно всходам молодым.
И он сказал Садаф:
«Ты погляди,
Как легок у машины этой ход!
Без крыльев, а как будто бы летит.
Ты видишь, как подъем она берет?
Другой такой машины не найти,
Хоть землю из конца пройди в конец.
Недаром пешеходы по пути Кричат мне следом:
«Ай да молодец!»
По правде говоря, Садаф, и ты
Из редких девушек.
Пройди весь свет,
Я думаю,— подобной красоты
Ни у кого нигде на свете нет!»
Когда над крутизною в высоту
Всползла машина, с Боботагских гор
Внизу — по обе стороны — в цвету
Открылись дали, восхищая взор.
Гиссарская долина синевой
Соперничала с небом за спиной,
А впереди, в заре, широкий Вахш
Горел, вскипая желтою волной.
Хасан свою машину вел туда,
Где льется величавая река.
А на дороге, по его следам,
Лишь пыль взлетала, тая, в облака.
1954

1   2   3   4